ОН ПОЯВИЛСЯ НА ЭКРАНЕ более десяти лет назад — утонченный, артистичный, ироничный и изящный, ершистый и неуловимый, обживая кинематограф в разных ипостасях. Радовал кошачьей ловкостью и грацией капитана Фракасса. Раздражал холодноватой капризностью в картине «Володя большой и Володя маленький». Пытался набросить поэтический и патриотический флер на достаточно стандартного героя в экранизации романа Пикуля «Моонзунд». И жестко открывал прозаическую сухость и спокойную, осознанную склонность к предательству всех и вся в фильме «Жизнь по лимиту».
Его знали, ждали с ним встречи — будь то сцена или экран. И все-таки нередко казалось, что роль сыграна им как бы вполголоса, как это бывает на первых репетициях, когда исполнители только еще приноравливаются, разминают материал, опасаясь гипертрофии в эмоциях. И было нечто от элегантного росчерка пера в этих прежних киноролях Олега Меньшикова, когда он словно скользил, не желая чрезмерно углубляться там, где, по его верному и справедливому разумению, почва не давала тому истинных оснований. Актер понимал, что его усилия только бы подчеркнули несовпадение уровней в собственных исканиях и качества драматургии, режиссуры, часто случалось именно так. Видимо, верная интуиция подсказывала ему способ взаимоотношения с его же персонажами: в игру, замешенную, с одной стороны, на бегстве от откровенных и категоричных императивов отцов, с другой — он вносил изрядную долю современного скепсиса по отношению к идиотизму окружающих нас реалий.
Многие «сыновья века», сыгранные Олегом Меньшиковым в кино, кажется, от рождения утратили любые иллюзии по поводу нормального миропорядка. Ирония помогала им подняться над мнимыми и никчемными ценностями выморочной эпохи. Предшественники этих молодых людей мучились в хаосе мыслей, рефлексий, противоречивых постулатов... Те, кто явился в жизнь взрослую, самостоятельную в начале 80-х годов, мук такого рода не испытывали. И потому Меньшиков предпочитал посмеиваться, невесело улыбаться, выдумывать на потеху дуракам тот или иной свой имидж, но на самом деле не позволяя никому вплотную приблизиться к подлинной человеческой сути его героя.
Это о кинематографе. Но вспоминается и другое: 1983 год. Совсем еще юный Олег Меньшиков, недавний выпускник театрального училища имени Щепкина, играет на сцене Театра Советской Армии Ганечку Иволгина в спектакле «Идиот», вдруг прекрасно опрокидывая устоявшиеся представления об этой фигуре. Очень молодой, почти мальчик, собственно, тоже «униженный и оскорбленный», Ганечка метался в сполохах чувств. Он жаждал возвыситься, понимая, что для этого должен освободиться от всех критериев, от стеснений, налагаемых религией, моралью, совестью. Для этого ему был выгоден закон всеобщей свалки — умный Ганечка это понимал, пытаясь жить по главному принципу: обогащайся! И все же так до конца не мог принять его как единственно данный, как незыблемый закон всеобщего людского существования. Человек середины, человек общих мест, он оставался, несмотря ни на что, еще и несколько мечтателем, что влекло его к князю Мышкину. Влекло вместе с ненавистью, но искренне и сильно, что особенно значительно звучало у Меньшикова ближе к финалу. Его Ганечка вызывал сострадание — актер сумел взорвать традиционный слой вокруг характера, облика Гани, и для такого человека бездна могла стать точкой опоры в безумии бытия.
Кино редко позволяло ему развить столь глубинные мотивы, театр же предлагал некий простор, что подтвердилось позже в спектакле театра имени Ермоловой «Спортивные сцены 1981 года».
Меньшиков играл Сережу — странного, жалкого, неполноценного, причем свою неполноценность сознающего, но не освобожденного от живых страстей. Между его героем и людьми все время существует какая-то непреодолимая черта: он постоянно ощущает неприглядный ужас жизни, когда другие от этого холодно отворачиваются. Да, он жертва — почти смирившаяся со своей униженностью. И вряд ли можно ждать некоей метаморфозы: Сережа никогда не сумеет преобразиться, изменить свой способ существования. Но Меньшиков остро напоминал о самоценности и такой изувеченной личности, а потому — о нашей действительности, злой, вывихнутой, выталкивающей людей, подобных Сереже, в гибель, если не в физическую, то в распад воли к жизни.
Однако актер никогда не проявлял активной оскорбленности миром. Она присутствует в его сознании, принадлежа только ему и никому более. Он отгораживается, отделяет себя от остальных, уверенный, что лишь так сумеет сберечь себя от новых ран, при том, что и старые не рубцуются. Герои Меньшикова не противостояли в действии, они уходили глубоко в себя. Не посягали на существующий порядок и нравы, но и не скрывали своего презрения к ним. Когда-то в картине «Полеты во сне и наяву» безымянный юноша, фигурировавший на экране как «друг Алисы», тощий парень в длинном кожаном пальто и эпатажной шляпе, выламывал руку сорокалетнему Сергею Макарову, как бы предъявляя свой непримиримый счет старшим. Он делал это отнюдь не из ревности к хорошенькой, пышнотелой и глупой Алисе: много чести было бы дамскому полу, чтобы из-за него так сражаться... Просто только таким образом, безмолвно и оскорбительно, друг Алисы мог высказать всю полноту своего пренебрежения к тем, кто заболтался, заврался, спрятался в бесконечную ложь.
ОЛЕГ МЕНЬШИКОВ ОДНИМ ИЗ ПЕРВЫХ открыл тогда на экране, что у молодых существует своя боль и они не хотят делиться ею с другими, не хотят рыдать и долго исповедоваться всем и каждому, подобно их предшественникам. Эти парни по-своему задумывались о несовершенстве мира, но менее всего верили в его спокойное преображение. От безымянного друга Алисы до императора Калигулы из одноименной пьесы Альберэ Камю расстояние в триллионы километров. Сегодня они связаны для нас не просто личностью Меньшикова, но еще и временем, вызвавшим к жизни эти фигуры в трактовке талантливого художника. Маленький кровавый цезарь задался горделивыми целями, затронувшими и его собственную участь, и судьбу империи. Калигула надеялся похоронить зло — злом же. Но возможно ли так переломить царящую всегда и повсюду страшную закономерность присутствия зла?
Увидев Меньшикова в роли Калигулы, режиссер Александр Хван предложил актеру роль Андрея Плетнева, главного героя в картине «Дюба-Дюба». Роль еще одного неординарного протестанта, поднявшего горестный мятеж, чтобы вернуть душе утраченную цельность и таким жестоким путем прийти к согласию с самим собой. Андрей — фигура для экрана новая, неожиданная и вместе с тем давно ожидаемая, вобравшая скорбь и ненависть поколения, не желающего уподобляться «твари дрожащей».
Романтическое начало в актерской природе Олега Меньшикова угадала известная английская актриса Ванесса Редгрейв, пригласившая его на роль Сергея Есенина в спектакль «Когда она танцевала», шедший в сезоне 1991 года на сцене прославленного лондонского театра «Глобус».
Полгода английские зрители встречались с прекрасным русским актером, который вместе с Ванессой Редгрейв рассказывал им об одном дне из жизни Айседоры Дункан и Сергея Есенина. Россиянам этого не было дано, и нам остается довольствоваться зарубежной прессой, писавшей о «магнетическом обаянии» Меньшикова, «глубине проникновения» в сложный характер поэта-бунтаря, в суть его неукротимой русской натуры. За эту роль Меньшиков был удостоен в Лондоне премии Лоренса Оливье. Вскоре он получил из Лондона новое предложение — роль Ихарева а «Игроках» Гоголя. Он сыграл ее на английском языке.
Такой успех у английских театралов еще не выпадал никому из его коллег, меж тем успех в зарубежье не заставил Олега отказаться от родной сцены. Вернувшись, он сыграл Вацлава Нижинского в спектакле «N» («Нижинский»). Сыграл гения, что, кажется, практически невозможно. Оказывается, можно, если понять, если открыть, что яростное горение и беспощадное самосжигание во имя иной, идеальной, жизни и есть путь сверходаренной личности... Если мир настолько подвластен ее силе, что резонирует порой с адекватной страстью...
Что дальше предложит ему Фортуна? Ограничусь отточием — так будет вернее, чтобы вообразить новые роли и новые свершения актера.
|
