Пятница, 29.03.2024, 04:43
 
 
 
 
Фан-сайт Олега Меньшикова
 
 
Вы вошли как Гость | Группа "Гости"Приветствую Вас Гость




 

Каталог статей
Главная » Статьи » интервью и статьи » эссе

Камертон

Восьмого ноября я прихожу на Новодевичье кладбище и, стоя возле его белого мрамора, стараюсь вспомнить, вызвать его голос - этот трагический тенор, всегда гордый, полнозвучный. Без единой фальшивой ноты. Со своим кованым ритмом.
Это о Блоке говорили: "трагический тенор эпохи", подразумевая не диапазон голоса, а силу внушения, высоту, отмеренную им для прыжка. Тенор - всегда герой, всегда любовник - не по сладкозвучию тембра, а по охвату мира, по способности пронзить, "обнять миллионы". Мне кажется, Борисов и умер от невозможности реализовать, выплеснуть полностью свою любовь, вручить ее людям. Мы ведь всего боимся: и избытка чувств, и избытка таланта, боимся услышать правду из уст того, кто превосходит нас в любвеобилии и бескорыстии.
Как и все Большие, он говорил правду и пел страсть - только и всего. Нам же оставалось слушать его, внимать ему. В полной мере мы осознали это, когда его голос уже умолк. В созвездии актерских "теноров" (Михаил Чехов, Василий Качалов...) вспыхнуло теперь его имя - Олег Борисов.
Мне посчастливилось родиться с Олегом Ивановичем в один день - хотя и с "опозданием" на 30 лет. Когда я прихожу к нему, у меня появляется желание выговориться, даже рюмочку выпить, может, и не одну... как когда-то в Одессе на съемках фильма "По главной улице с оркестром", где мы и познакомились. Знаю, что батюшка, только что отслуживший здесь панихиду, этого не одобрит (в этот день у могилы Борисова всегда звучит бас протодьякона и молитва). Батюшка скажет: "Молодой человек, это - язычество!" - но, во-первых, я этого не отрицаю: мы и есть бражники, грешники, - во-вторых, это очень по-русски и по-борисовски. Сам Олег Иванович делал это с охотой, "дисциплинированно", становясь душой любого застолья, однако открывался, "водил медведя" далеко не со всяким - мне, значит, выпала честь.
Сегодня у меня много тостов. Начну с главного: за этот день, который нас так удивительно сблизил и подарил одного ангела хранителя на двоих! Вам его имя известно, но мне бы хотелось, чтобы этим ангелом как можно дольше... оставались и вы - как это было в нашей нескучной земной компании. И если вы мою просьбу услышите и от меня не отречетесь, то, может, и от всякой нечисти защитите? Так люди говорят, что всем рожденным в этот день на роду написана особая встреча с демонами. И не с какими-то призрачными или книжными, а самыми что ни на есть матерыми: в человеческом облике.
Вы ведь тоже, Олег Иванович, не избежали с Мефистофелем шампанское пить (и не единожды), и я уже успел с Демоном поякшаться, частенько в его шкуру влезаю. Не скажу, чтобы это было приятно... Ведь кто как не мы, актеры, этих падших к себе заманим, пожить впустим, приголубим, а после внутри и удавим? Это работа, наш с вами крест.
И разве не вы предостерегали меня и щадили, называя моей стихией лирику, а совсем не сцены Страшного суда и характеры с "вечной неразрешенностью"? Значит, не действуют предостережения, если у нас такой "скорпионий" день, подталкивающий к этим сценам, представляющий нас в глазах партнеров и режиссеров, всего мира людьми закрытыми, капризными, с якобы сложным характером.
Мне так и говорили: Борисов - невыносимый, ни разговаривать, ни работать с ним невозможно, - и я даже подозреваю, что так оно и было - иногда. Только кому невозможно, кому с вами невыносимо? Я знаю случай, когда одному режиссеру в театре - именитому и "очень" народному - вы прямо сказали: "Вы не готовы к репетиции, я ухожу!". И на самом деле ушли...
Я хочу понять: как вы носили на себе этот груз обвинений и зависти, как все это вынесли и как при этом жили, любили, творили?
Мне жаловаться не на что: ни с закрытостью, ни со сложным характером вашим я не сталкивался. Напротив, когда я прилетал на съемки, то сразу попадал в ваши объятия - то Борисова, то Тодоровского, - сцена была уже придумана без меня - мне оставалось только ее сделать. И ведь рядом с вами попробуй не сделать! Все получалось само собой, мы будто разговаривали на одном языке - музыкальном, почти что птичьем. А свистели как замечательно!.. Правда, наш режиссер, еще более музыкальный, чем мы, на озвучании всю сцену "пересвистел" и за меня, и за вас - по-своему, по-тодоровски.
Я давно это понял: у людей, открытых музыке, другая речь, другая стать, другое молчание. Тон жизни другой, высший. И душа у них записана в скрипичном ключе, и свои "девять гамм" она всегда за жизнь наберет.
Если бы Олег Иванович захотел, он и сейчас бы со мной спел... все, что мы пели тогда после съемок: и "Госпожу Удачу" ("как Пашка Луспекаев!.."), и Вертинского (обязательно), и оперетку - "Помнишь ли ты...", и Окуджаву - "Две жизни прожить не дано!..". Но может, дано - и две жизни, и более? Хотя вторую такую, как у Борисова, едва ли дано.
Он тогда - вместе с песнями - много рассказывал интересного - только молод я был, глуп и мало что смог запомнить. Это Эккерман за Гете записывал, а Одоевцева - за Гумилевым, но у них задача была: за-по-ми-нать! А мне в те годы гулять хотелось, общаться. Я понимал: это - Олег Борисов, актер исключительный, редкий, у которого и жест, и наречие совершенно особые. И еще дух, который бы как-нибудь перенять и вобрать... Надеюсь, что-то впитал, перенял - подсознательно, механически, то ли третьим глазом, то ли третьим ухом.
Все-таки кое-что из рассказов помню. Например, про то, как Борисов жег на костре учебники математики, физики. Это его учитель заставил, клятву обязал дать. Он увидел Олега Ивановича в школьной самодеятельности, марширующего, поющего, и так растрогался, что простил ему неуспевание по точным наукам. На экзаменах так все устроил, что Борисов отвечал заранее выученный билет, а потом должен был сжечь "всю эту математику" - да с клятвой, что никогда к этой науке пальцем не притронется. "Только зарплату пересчитывать будешь - на это твоих знаний хватит!" - напутствовал его педагог. Олег Иванович все в точности выполнил и признавался, что все таинственное, непонятное в жизни с этого костра и началось. "Мне всегда, - говорил он, - везло на учителей. Какие учителя попадутся, так и жизнь проживешь!"
У Борисова и по скрипке был какой-то удивительный педагог, он заставлял его сразу концерт Моцарта выучить. Мальчик еще нот не знает, как скрипку держать, а он ему - Моцарта! Такой у него, значит, метод. Олег Иванович этим страстно увлекся - но все война оборвала, и к скрипке он больше не прикасался.
Тогда я ему рассказал, как сам в молодости "музыкой баловался" и что не представляю без нее свою жизнь. Это Олега Ивановича очень порадовало: "Значит, что-то есть свыше... Ты не представляешь, как это важно. Хотя, как вспомню, что я на этой "адской коробке" играл, так оторопь берет".
И у нас всегда от вашей игры - оторопь, оцепенение, мороз пробегал по коже. И все потому, что "коробка"-то у вас была редкая, коллекционная, борисовская, когда надо адская, а когда и райская. Важный это инструмент для актера, что ни говори, - таинственный, всемогущий, - только актеры не сильно любят на нем заниматься.
За это - если можно - я бы сейчас пригубил. Считайте, что это тост: за вашу музыку, которую никто повторить здесь не может. Потому что нот не оставили. С собой унесли.
Я, как мог, подпевал, даже позволял себе соло, вот только жаль: мало. Мало попели, мало вместе сыграли. Это всегда говорят, когда артист так рано уходит: того не сыграл, этого... А репертуар-то большой остался - пальчики оближешь - и Лир, и Просперо, и Фамусов... да чего только "на старость" не припасено! Только всего не сыграешь. И потом, кто сказал, что вам это непременно нужно сыграть? Я не представляю даже, что бы на этом свете случилось, переиграй вы все главные-преглавные роли классического репертуара? Что бы, например, было с нами - вы об этом подумали? Теперь, правда, многие стремятся все переиграть, всех перегнать - хотя бы количеством.
Нет, в каждой роли мы всегда о себе рассказываем - множко или немножко. И это "множко" уже напрямую от того зависит, как мы живем: богато или небогато. Поэтому Большие (и актеры, и музыканты, и режиссеры) не снимают и не играют много - нельзя же каждый день о себе рассказывать.
Посмотрите, и Даль не сыграл много, и Ефремов. А сегодня и Янковский, и Табаков, и Ваш покорный слуга не спешат создавать антологий. И что приятно - все мы Олеги. У каждого, конечно, свой путь, свои "предлагаемые обстоятельства", но вместе с вами получается внушительное, счастливое и "вещее" имя - не хуже Джека, Роберта и Марлона (царствие ему небесное!..). За это тоже бы надо чуть-чуть... надеюсь, вы не осудите и как-то присоединитесь - хотя я совершенно не представляю, как в вашем положении выпивают, читают стихи и вообще как там живут.
А у нас ведь не только имя общее, но и "именьице". Нет, не то чтобы общее, но "по соседству-с", в десяти минутах ходьбы, в одном дачном кооперативе. Когда вы строили дом (как раз в то время мы и снимались у Тодоровского), я и не помышлял, что судьба потом так сблизит наши "владения".
Как было бы хорошо: наносить друг другу визиты, демонстрировать свои газоны, розы и облепиху. "Посмотрите, О. Е., какими желтыми мотыльками у меня покрылась акация!" - сказали бы вы, О. И., с гордостью, перед тем как пригласить меня в баньку. "Да что там ваша акация, О. И., вот у меня рябина цветет - так цветет! А вся поляна уже в торжественной белизне одуванчиков!" Вы так и говорили: "Я - деревенский! Вот выйду на пенсию и уеду на дачу - книжки читать и мысли записывать. В полной тишине, под петушиную перекличку".
Сегодня в нашей актерской конторе многие пишут, строчат: воспоминания, эссе. Хорошие, плохие. Желтые, серенькие - на любой вкус. Без интервью с цветной фотографией на обложке - в собственной ванне, на собственной вилле - артист уже не представляет своего счастья. Все корректируется, подгоняется (частенько) под то, чтобы выглядеть лучше, достойней и не отстать от "обоймы". Но в вашем дневнике - как и во всей вашей жизни - отсутствуют имидж, грим, поза и "комплекс артиста" с его сегодняшней, слегка подмоченной репутацией. У вас: скромность, чистота профессии и... камертон - тот самый борисовский знак, что всегда отличает вас от других. Читая ваш дневник, проживаешь всю вашу жизнь, с вашими же "знаками препинания", и убеждаешься, что такой точностью и "слуховым аппаратом" владеют сегодня редкие музыканты.
У меня тоже есть камертон, как мне кажется - неплохой, ручной работы, когда-то благословленный вами. Но я бы не отказался подержать в руках камертон Олега Борисова. Только подержать - не использовать, потому что такой инструмент не передается из рук в руки, не наследуется, его заслужить и выстрадать нужно - свой, вопреки тем, что были до и будут после.
А ваш камертон останется компасом, путеводной звездой в том лесу, в который мы забрели. Здесь можно хорошо погулять, насладиться свободой, а можно и заплутать, испугаться грозы и дикого зверя. Но если выберешься из леса, увидишь на небе разлитую радугу. Я знаю: разлита она для меня, это ваше приветствие и улыбка. И с каждым годом, что вас нет, у этой радуги прибавляется все больше цветов.
Категория: эссе | Добавил: Angel (27.12.2010)
Просмотров: 486 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 1
1 Angel  
0
потрясающе

Имя *:
Email *:
Код *:

Категории раздела

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Форма входа

Конструктор сайтов - uCoz